Середина двадцатых, Москва, маленький НИИ, квартирка на севере, пиво по пятницам, выходные за городом, кофе утром, фильм вечером — жизнь мало чем отличалась от жизней миллионов моих сограждан. Будет преувеличением сказать, что меня сильно тяготило такое однородное существование. Порой я об этом задумывался, но в конце концов отмахивался, говоря самому себе, что, мол, вот возьму отпуск, а там уж точно переключусь, отдохну, разгуляюсь. Меня всё устраивало. За несколько лет меня с головой затянула эта пучина комфорта и стабильности. Казалось, ничто не может поколебать эти железобетонные устои.В один ничем не примечательный вторничный вечер я поднял голову от пестревшего графиками пульсирующего монитора. В глазах рябило. Зелёные цифры на экране телефона показывали четверть девятого, а это значило, что я засиделся, что мне вообще несвойственно. Отключив приборы и попрощавшись с коллегой, любившим работать ночью в тишине, я вышел из корпуса.Пройдя турникеты и окунувшись в объятия теплого, но начинающего уже свежеть ветерка я ощутил ту свойственную лишь летним вечерам приятную безмятежность, будто тебя несут вперёд уже не ноги, а потоки подвижного воздуха и мысли вместе с ним поднимаются куда-то в облака. Солнце уже начало потихоньку уступать свою работу жёлтым фонарям. Вокруг царило мягкое безмолвие, порой нарушаемое редкими автомобилями. Взяв на углу улицы стаканчик кофе я сел в автобус. Пожелал доброго вечера консьержке, проходя мимо запустил руку в щель почтового ящика и под скрежет лифта унесся вверх. Вот квартира. От верхнего замка синий ключ, от нижнего — зелёный. Легко запомнить: синий — небо, зеленый — трава. Внутри меня встретила привычная тишина. Порой она кажется гнетущей, непробиваемой, но во всём при желании можно найти свои плюсы. Этой тишине можно поведать о всех своих переживаниях, можно повышать голос, можно говорить шепотом — она всегда тебя услышит. В конце концов ей можно петь, как порой поют в душе, не боясь, что кто-то намекнет на отсутствие у тебя голоса. Бросив что-то типа «Такие вот дела» висящему на стене натюрморту с маковыми сухоцветами я прошел на кухню готовить свой обычный ужин, состоящий из жареных сосисок и салата. После полуночи я ещё сидел за компьютером обрабатывая данные. Работа была почти механической, и я параллельно на втором мониторе поставил документалку про полярников. Дел было много, сроки горели, и под конец, когда сил уже не оставалось и я лёг, меня выключило как по кнопке.Сон был каким-то бредовым. Я находился в похожем на лабиринт доме, заполненном множеством залитых гнетущим жёлтым светом непонятно куда ведущих лестниц, напоминающих оптические иллюзии. Поначалу в доме находились знакомые мне люди — ходили по этим самым коридорам будто не замечая меня, но в какой-то момент они начали исчезать будто растворяясь в пространстве. Сам дом стал сжиматься, искажая линии своих стен, точно скоро превратится в бесформенную деревянную коробку. Меня охватила паника, и я стал как сумасшедший метаться по помещениям будто не касаясь пола, а летая как сгусток воздуха. Причем пугал меня отнюдь не танец стен, а лёгшая кирпичом на сердце пустота, словно тех людей я видел в последний раз — будто я остался единственным человеком на земле. Взмахивая руками я пытался поймать неумолимо исчезающие фантомы.Потом будто из ниоткуда они стали возвращаться, и я успокоившись сделал вид будто ничего и не произошло.Так повторялось несколько раз, и с какого-то момента я перестал отдавать отчёт тому, что творится у меня перед глазами — видимо сон стал крепче.1
Наутро я проснулся по будильнику, принял душ, сварил в старенькой медной турке кофе, позавтракал, полил только начинавшую расцветать ярким пурпуром герань и вышел из квартиры. Ещё сидя на кухне я ощутил что-то неладное, но никак не мог понять, чем вызвано это чувство. Консьержки на своём обычном месте почему-то не было. Покинув подъезд, я погрузился в режущую слух тишину, гораздо более безмолвную, нежели та, что была в квартире. Не было машин, не было пешеходов, спешащих по своим делам, из-за прилавков исчезли кассиры — мир будто вымер, обезлюдел. Вероятно именно из-за отсутствия этого белого фонового шума я и почувствовал себя неуютно за завтраком. Следующие дни я жил в состоянии, похожем на болевой шок — особо не осознавая произошедшего, я думал порой, что это какой-то бредовый сильно затянувшийся сон, спровоцированный передозировкой кофеина и накопившимся недосыпом. Исчезли звуки, исчезло время, казалось, что вот вот, и я перестану осознавать себя в окружающем пространстве. Так недалеко и окончательно потерять рассудок, к которому у меня и без того были вопросы.Поначалу я продолжал ходить на работу, хоть никого там и не встречал. Сидя один в просторном кабинете выполнял поставленные ранее задачи. Вскоре перестал — понял, что это уже бессмысленно. Свой смысл потеряли и деньги — сперва, надеясь, что это закончится, я оставлял наличные на кассах продуктовых, но спустя дни отказался и от этой затеи. Шли месяцы. Я понял, что за все свои прожитые годы ни разу по-настоящему не осознавал, что такое одиночество. Раньше я любил быть один, бывал замкнут, много путешествовал в одиночку, ценил свободу от чьего-либо мнения, но у меня всегда где-то оставались близкие люди, которыми я дорожил, к чьему совету прислушивался и к которым рано или поздно возвращался. Сейчас же я будто уехал на край света не взяв обратный билет.Однажды в тёплый летний день я слонялся, если мне не изменяет память, по Ростокино. Мне ещё в детстве нравился этот тихий и уютный район, его панельные дома и полудикий парк протянувшийся вдоль Яузы. Все дорожки и тропы здесь уже сто раз были мной перехожены и сейчас я шел на автомате — мог бы так бродить даже с закрытыми глазами. Из режима автопилота меня вывел странный треск, будто крошилось стекло. Остановившись и сфокусировав взгляд я заметил движение в дальнем конце улицы. Там были люди. Я чуть было не побежал в их сторону, но вовремя остановился — понял, что это был за треск. Под нечленораздельные крики мародёры выламывали дверь магазина. Издали они чем-то напоминали не людей, а животных, то и дело встающих на четыре ноги. Такая встреча не предвещала ничего хорошего. Пригнувшись я спрятался за машиной и не привлекая к себе внимания двинулся в противоположном направлении.С тех пор я стал осторожнее. Квартиру покидал только при крайней необходимости, отказался от наушников, стал передвигаться исключительно по темной стороне улицы, тесно прижимаясь к домам и, словно мышь, избегая открытых пространств. Из дома теперь не выходил без ножа и перцового баллончика, да и у себя не расслаблялся — избегал громких звуков и в тёмное время суток сидел без света. Несмотря на все предосторожности не обошлось без неприятностей. Пару раз меня спасали ноги. Однажды пригодилась и перцовка — в то утро я наткнулся на чужаков в продуктовом, откуда черпал свои запасы. Самое страшное не то, что на мне осталось множество синяков и царапин, а что они меня преследовали почти до самого дома, и теперь знали, где я примерно живу.Так не могло продолжаться. Предчувствуя обилие предстоящих стычек, я решил сменить обстановку. Наверное в такое время уезжать в неизвестность было далеко не здравым решением, но в тот момент оно казалось мне оптимальным. Я нагрузил свой уже видавший виды велосипед походным снаряжением и одеждой, на всякий случай взял паспорт, запер дверь, и с первыми лучами солнца покинул город. Здесь меня уже ничто не держало, но я планировал когда-нибудь вернуться.2
Время текло медленно, постепенно становясь тягучим серым потоком. Я вел кочевой образ жизни, ездил между городами и посёлками, временами выбираясь за пределы области. Приехав в чем-то приглянувшееся место я останавливался, искал кров и оседал до следующей встречи с незнакомцами. Где-то я жил месяц-другой, где-то задерживался не дольше нескольких дней, не успевая даже свыкнуться с обстановкой. В этом своем бродяжничестве я пытался особо не привязываться к местам, чтобы потом их было легче оставлять.В этих перемещениях меня выручали подаренные когда-то другом отмычки. Он тогда переезжал работать и жить в Лондон и оставил часть своих вещей знакомым. Сейчас же я не могу сказать, существует ли этот друг, существует ли Лондон, да и существую ли сам я.Раньше, в былые времена, мне нравились заброшенные деревни и серые провинциальные города. Я любил по выходным выбираться в богом забытые места и в тишине бродить по развалинам, ностальгируя по эпохам, когда меня самого не существовало и в проекте. Тогда для меня, жителя кипящего мегаполиса, это было чем-то необычным и привлекательным, имевшим свою романтику. Теперь же я сам стал частью этого хтонического пейзажа. Сейчас бы я всё отдал, чтобы увидеть яркие цвета, живые лица и столичную суету. Однажды я поймал себя на мысли, что постапокалиптическая Россия мало чем отличается от обычной. Особенно осенью. Разве что из труб не идет дым, и не светятся теплой мозаикой окна панелек. А так всё та же серость, завывающий промозглый ветер, узорчатый утренний иней. Порой едешь на нагруженном велосипеде по узкой, занесенной листьями дороге, а свинцовое небо будто давит тебе на плечи грузом всей мировой печали и горизонт смазывается в грязную аспидно-желтую дымку.Эти месяцы не принесли мне никаких положительных эмоций. Но я ждал. Чего — не знаю. Иногда мучила бессонница, бывало уходил в запой, бывало приходили суицидальные мысли, коих я всячески пытался избегать. В какой-то момент я стал много читать. Приезжая на новое место вскрывал ближайшую библиотеку, и вернувшись во временное гнездо сидел ночами с занавешенными окнами и в свете тусклого фонарика погружался во всякую разноплановую литературу. Тяжелое впечатление оставляли книги с фотографиями. Я рассматривал репортажи и художественные снимки, как свидетельство существования прекрасной, но безвозвратно ушедшей эпохи. Стихи я любил читать вслух, шепотом выговаривая каждое слово. Порой я останавливался и начинал раз за разом повторять какой-нибудь кусочек с различной интонацией и нарочно неправильно ставя ударение, коверкая слова, будто пытаясь доказать себе, что ещё не разучился говорить, а быть может чтобы просто услышать постепенно перестающий мне подчиняться ввиду ненадобности голос. Вообще голос превратился в атавизм. Я стал задумываться, существует ли он, или же это некоторая иллюзия, существующая лишь у меня в голове.Иногда мне нравилось сидеть на скамеечке в каком-нибудь парке в окружении постепенно опустошаемых пивных жестянок. В такие моменты зелёный змий примирял меня с действительностью, превращая из несчастнейшего существа в властелина мира. Наверное я был похож на одного из тех дядек, которыми когда-то бабушки пугали маленьких детей. Я совсем перестал следить за внешность, заботясь лишь об удобстве. В нескольких местах зашитая черная куртка, мешковатые треники, череп, неравномерно покрытый щетиной, обстановка — раньше всё это могло характеризовать меня, как опустившегося человека. Сейчас же — не знаю. Вместе с обществом исчезли и навязанные им стандарты.3
Один из ноябрей застал меня в маленьком садовом товариществе где-то в окрестностях Ногинска. Когда-то я уже бывал в этих местах, и сейчас они навевают теплые воспоминания. Здесь я чувствовал себя в относительной безопасности — последний раз чужаков я видел довольно давно и уже успел расслабиться.Было серое промозглое утро, характерное для осеннего Подмосковья. За окном открывался ещё при жизни казавшийся заброшенным участок: поросший мхом и местами завалившийся забор, деревья, в последней агонии устремившие к небу лысые узловатые конечности, выглядывающие из-под опавших листьев скопления старого хлама. Выйдя наружу и обернувшись я бы увидел характерный для 50−60хх годов щитовой дом, двойники которого стояли чуть ли не в каждом СНТ того времени. Внутренняя геометрия дома немного напоминала квартиру студенческого общежития, где я когда-то жил. Мебель я расставил в порядке, похожем на тот настолько, что порой сквозь сон ждал, что ровно в 8:00 рядом с моей головой включатся фитолампы, пробиваясь ярким фиолетом мне сквозь веки. Но фитоламп не было, не было и растений — не осталось ничего от той беззаботной жизни. Лишь днём уши ласкал напоминающий мурчание огромного кота шум генератора, который я приволок и поставил в подвале. Благодаря этой находке теперь я был обеспечен электричеством. На ночь из соображений безопасности я его отключал, и стоявший в комнате обогреватель питался от скрученного с соседской «Волги» аккумулятора. Каким бы неприметным ни было это место, я боялся что незваный гость может услышать шум пока я сплю.Но вернёмся к тому злополучному утру. Проснувшись, я ещё какое-то время валялся без движения, будто пытаясь вернуть уже покинувший тело сон. Открыв глаза я будто окаменел — на противоположной окну стене, на которую я смотрел со своей подушки, ясно различалось движение теней. Как я понял по силуэтам, чужаков было трое. Самого окна я не видел — между ним и моей тахтой стоял шкаф. Как они меня обнаружили? Быть может ночью кто-то различил тусклый красный светодиод масляного радиатора. Маловероятно. Так или иначе, получилось очень глупо — как я и боялся, меня застали врасплох в собственной постели.Тем временем тени исчезли. Должно быть, направились к двери, пронеслось у меня в голове. Эту мысль подтвердил скрип крыльца под ногами незваных гостей. Стремглав накинув одежду я бросился к выходу в коридор. По нему мне навстречу уже шла фигура. Человек был выше меня на голову и заметно массивнее, что не сулило мне ничего хорошего. Подумав, что меня может спасти неожиданность, я напал первым. Мы сцепились в дверном проеме. В принципе исход схватки был очевиден, но в последний момент мне посчастливилось схватить из стоявшего рядом ведра шампур, который я со всей силы воткнул в черную телогрейку. Грузное тело с глухим оханьем осело на мои острые плечи.Взяв охотничий нож, когда-то подаренный мне отцом, я вышел из комнаты. На цыпочках дойдя до поворота на кухню я остановился. Те двое были там. Вот услышал осторожные шаги в мою сторону. Стою за углом с занесенной рукой и затаенным дыханием. Сейчас или я, или меня. Противник показывается из-за поворота и я на выдохе наношу молниеносный удар. Нож по рукоять уходит в тонкую белую шею, словно в сливочное масло, оставив после себя тут же заалевшее отверстие, похожее на щель копилки. Тут я отшатнулся и почувствовал комок в горле. Это оказался не один из тех озверевших, будто эволюционировавших обратно, мародёров, а хрупкая невысокая девушка. К великому ужасу эти скулы и разрез глаз резонировали в моей памяти. Лицо было до боли знакомым, но я не помнил, откуда. И вот у нее подкосились колени, тело опустилось на пол, привалившись к стене, лицо побледнело и уставилось в пол невидящими глазами. Я и сам привалился к стене. Вернее, как привалился — постарался распластаться, вжаться в стену, стать с ней единым целым, исчезнуть. Мне показалось, что всё моё внутреннее Я сейчас сжалось до точки и падает в бесконечную пропасть.В таком бессознательном состоянии я, будто робот, прошёл на кухню — через нее они вошли в дом. Там была вторая девушка, на этот раз совершенно мне незнакомая. В тот момент я себя уже не контролировал — ее постигла та же участь. Это было похоже на просмотр записи сеанса видеоигры, где ты лишь смотришь прохождение какого-то эпизода, и никак не можешь повлиять на происходящее.На автомате, устремив вперед сфокусированный в никуда взгляд, я вернулся в комнату, машинально застелил кровать и лег на покрывало. Теперь я смотрел ровно в потолок, а стук сердца уже был слышен ушами. Не знаю, сколько я пролежал — может быть 30 минут, а может и несколько часов. Меня терзали тяжелые мысли. Я очень люблю жизнь. Сейчас я особенно это осознавал — вспоминал свои путешествия, увлечения, знакомства с людьми и пережитые эмоции. Будь я человеком верующим, я бы считал ее величайшим даром, ниспосланным нам господом. Должно быть, я и вправду так считаю, разве что не приплетая сюда религию. От этого дара никто не вправе отказываться или покушаться на чужое — это наихудшее из возможных зол. И сейчас я убил. Как я ни пытался абстрагироваться, я всё время мыслями возвращался к той девушке. Я всегда пытался находить прекрасное во всём, а тут уничтожил сам венец творения. Вот совсем недавно человек был, и вот не стало, и это уже навсегда — не вернуть. И это сделал я, не человек — ничтожество. Я не достоин существовать. Покончить с собой? Нет, слишком уж я люблю жизнь.Я сел уперев трясущиеся локти в колени. Неужто я теперь один из тех одичавших людей, от которых так тщательно скрывался последние месяцы? Ясно было одно — пора менять место.Ноябрь 2022, октябрь 2023
